Анонс материалов журнала «Про книги» №2(38) за 2016 год

М.В. Сеславинский. Бес попутал

Шумит-гудит книжно-букинистический люд. С конца марта гудит.

Такой массированной рекламной кампании, такой мощной предпродажной подготовки отечественный аукционный мир, пожалуй, еще не встречал. Видимо, немалые деньги достались пиар-агентству, отработавшему на совесть полученный заказ.

Газеты, телекомпании, интернет-порталы наперебой спешили сообщить о продаже уникального экземпляра романа «Бесы» Ф.М. Достоевского, первый том которого вышел в 1935 году в издательстве «Academia», но почти весь тираж которого был уничтожен.

<…> Впрочем, и в Интернете появились соответствующие комментарии, наиболее содержательным из которых стал пост в «Живом журнале» известного книжника, пишущего под ником « lucas_v_leyden» и являющегося еще одним счастливым обладателем этого издания:

«Несколько дней назад мне попался газетный заголовок про «Редчайшее издание Достоевского», которое-де будет продано на московском аукционе <…> У этого автора действительно редкая книга, по сути, одна – первое издание «Униженных и оскорбленных»; все остальные, несмотря на вопиющую дороговизну, встречаются с известной регулярностью. Тем интереснее было узнать, какую из них сочли редкостью устроители аукциона. Признаться, такого не ожидал даже привыкший ко всему автор этих строк – библиофильской уникой рекомендовались «Бесы» в издании «Academia» (М. – Л., 1935).

<…> Несмотря на рассыпанный набор, сохранились «Бесы» не в таком уж малом количестве – вероятно, типографы, справедливо опасавшиеся за судьбу предприятия, тиснули вместо обычных 5-7 сигнальных экземпляров два-три десятка. Я мог купить ее, кажется, три или четыре раза – но всегда останавливался или за ценой или по каким-то прочим соображениям – да и не очень-то она мне была и нужна. Но лет пятнадцать назад отличный новосибирский книжник предложил ее мне за какую-то вполне скромную сумму и я, подумав, ответил согласием: все-таки книга с историей, да и хотелось мне сделать продавцу приятное. Так у меня оказался этот экземпляр».

Ну а дальше экземпляры встревоженных «Бесов» стали появляться то тут, то там.

Вот уже один из них выставляется на майских торгах «Дома антикварной книги в Никитском», следующий – еще раз на торгах «Литфонда».

Самые смешные истории, впрочем, происходили в букинистических магазинах, куда неорганизованное население стало приносить различные издания «Бесов» и требовать продавать их по самым высоким ценам.

Особенно досталось известному букинистическому магазину в Санкт-Петербурге, куда одна настырная старушка - потомственная революционерка две недели изо дня в день приносила берлинских «Бесов» издания И.П. Ладыжникова 1921 года со словами «Купите хотя бы за миллион».

Под сурдинку даже автору этих строк продали в антикварно-букинистическом отделе книжного магазина «Москва» «редчайшую» брошюру историка медицины М. Лахтина «Бесоодержимость в современной деревне. Историко-психологическое исследование» 1910 года издания. Из нее мы почерпнули важные сведения о широком развитии бесоизгнания не только во времена Иисуса Христа и его учеников (этим даром обладали более 70 последователей), не только в Древней Греции (где бесов изгоняли, что нам особенно приятно, именем Аполлона и муз), но и в ХХ веке в России. В связи с тем, что в нынешнее время особой популярностью пользуются медицинские программы на телевидении, упомянем в их стиле для упрощения постановки диагноза по М.Ю. Лахтину, что «почти все больные кашляют и отплевываются», а «среди многочисленных факторов, обусловливающих возникновение психоневрозов, наиболее видное место принадлежит сексуальным переживаниям".

Т.А. Долгодрова. Кулинарные тайны «золотых веков» в западноевропейских книгах, хранящихся в РГБ

Редчайшие печатные поваренные книги, первая из которых появилась в Западной Европе в XV веке, поступили в нашу библиотеку в 1946 году в составе перемещенных культурных ценностей. Редкость их объясняется тем, что, равно как и учебная литература, календари и однолистки, это была дешевая типографская продукция, зачастую не содержащая каких-либо иллюстраций. А если они и встречались, то, как правило, без раскраски – не только золотом, киноварью или лазурью, но даже и акварелью. Книги эти не предназначались для длительного хранения, ими постоянно пользовались, зачитывали до дыр, они ветшали и в итоге выбрасывались. А между тем эти издания интересны не только как отражающие историю европейской кухни, рассказывающие о кухонном инвентаре и оборудовании, – в их жанровых гравюрах представлены детали быта, предметный мир той эпохи.

Л.И. Чертков. Меню в моем собрании

Никогда не коллекционировал меню. Основой для гипотетического раздела по этой теме могли бы послужить разве что издания Русского общества друзей книги (РОДК) и Ленинградского общества библиофилов (ЛОБ), собиравшиеся мною давно. Но, порывшись в папках с библиофильскими мелочами, к радости и удивлению нашел и другие издания, рекламирующие яства и напитки российского «общепита», которые вполне достойно могли бы дополнить РОДКовские и ЛОБовские творения.

Первой и самой ранней единицей среди них оказался конверт с надпечаткой «Милостивая государыня, не поминайте лихом!», приуроченный к пятнице, 15 декабря 1861 года. Помимо этого обращения к будущей владелице на конверте напечатаны две присказки: «Забава – всему приправа!» и «Потеха и смехъ – совсемъ не грехъ!». А в конверт вложен листок плотной бумаги с меню к «Чаю с баранками», в котором (в нарушение рождественского поста) кроме лимонада и «оржада» упомянуты «Красное винцо», «Хересок», «Пивцо», не забыта и «Водочка с закуской». А к ним – и «Рябчики», и «Телятина», и много другой всякой всячины. Завершают меню «Конфекты и виноградъ».

И конверт, и листок с меню обильно украшены разряженными как на маскарад «галантерейными» горожанами и горожанками, а также изображениями разной снеди и непременного атрибута русского чаепития – пузатого самовара с заварным чайником (с ситечком) на нем. На конверте можно прочесть и имя автора-художника – «Асфалдъ».

Гастрономическое Шахматово. Интервью с Н.В. Бородкиной

С возрождением усадьбы был восстановлен и шахматовский огород, Бекетовские запашки - поля, на которых растут злаковые культуры, сад с плодовыми деревьями и ягодными кустами. Восстановлена также усадебная конюшня, помещение кухни, ледник, амбар. Из приусадебных фруктов и ягод варится шахматовское варенье, консервируются овощи, сушатся травы. Вместе с этим встал вопрос о восстановлении кулинарных рецептов, которыми пользовалась семья Бекетовых-Блока и их родственники. Не так давно в фонды музея-заповедника были переданы кулинарные записи, которые вели сестры Бекетовы. Они представляют собой две тетради в коленкоровом переплёте, исписанных разными почерками и в разные эпохи, так как по наличию и отсутствию «ер», «ять» можно судить о примерном времени их написания. Тетради были переданы в дар из семьи Николая Николаевича Бекетова, младшего брата деда А. Блока, его правнучкой Верой Борисовной Бекетовой. Тетради довольно в плохом состоянии сохранности, поэтому переписать Бекетовский рецепты было непростым делом. Эти рецепты несут в себе дух эпохи, её историю, историю семьи, показывают, как менялась жизнь людей с течением времени и событий, происходящих в стране.

В.Э. Молодяков. Брюссельская Пушкиниана княжны Шаховской

Столетие смерти Пушкина в начале 1937 года отмечалось не только в СССР, но русскими людьми по всему миру. Отмечалось пышно и значительно. В формуле «наше всё» акцент делался на слове «наше» – борьба за то, чей поэт Александр Пушкин, достигла апогея. На одном полюсе – «Наследие Пушкина и коммунизм» Валерия Кирпотина, на другом – «Певец империи и свободы» Георгия Федотова.

Как отметила пушкинский юбилей Зарубежная Россия, можно узнать из интересного двухтомника, но в него вошли только материалы на русском языке. Старшее поколение эмигрантов, принесшее любовь к Пушкину, культ Пушкина из России, воспринимало его прежде всего как национального гения, а потому говорило и писало о нем по-русски. «Пушкина Россия сделала величайшим из русских людей, но не вынесла на мировую арену, не отвоевала ему место рядом с Гете, Шекспиром, Данте, Гомером – место, на которое он имеет право по внутреннему значению своей поэзии», – констатировал в юбилейные дни Дмитрий Мережковский . «Никто из них (иностранцев – В.М.) не сомневается в том, что русская литература всемирна, и никто не знает Пушкина, – писал он десятилетием раньше. – И мы предчувствуем, что сколько бы ни объясняли, ни открывали его иностранцам, он все-таки останется для них закрытым, запечатанным семью печатями… Это солнце России для мира еще не взошло» .

О.Г. Ласунский. Из записок собирателя

Недавно отшумела череда различных событий, посвященных столетию с начала Первой мировой войны, самой кровопролитной из всех, что велись прежде на европейском континенте. Большевистские идеологи окрестили эту войну империалистической и посчитали, что она малоинтересна гражданам рабоче-крестьянской республики. Между тем воины с обеих сторон гибли тогда в неимоверном количестве, а патриотически настроенные россияне проявляли чудеса личной храбрости. Все это в советскую эпоху было предано забвению. Теперь о минувшей трагедии, наконец-то, вспомнили, и замолчанная десятилетиями тема выплеснулась наружу. В букинистических магазинах товароведы стали тотчас повышать цены на еще не исчезнувшие из обращения экземпляры давних изданий, повествовавших о страдальцах первой мировой…

В 1918 году из московской скоропечатни А.А. Левенсона был спешно вывезен тираж книги, еще не сумевшей попасть в поле зрения новейших надзорных органов: завершившаяся для страны война называлась там Великой, а ее целью был якобы крестовый поход во имя истинного христианства (в духе восточного православия). Мемориальная по своему характеру и предназначению книга посвящалась светлой памяти воспитанников Лицея цесаревича Николая, погибших в войну 1914 – 1917 гг. Чекисты к тому времени уже начали присматриваться к возвращавшимся с фронта офицерам: нет ли среди них зловредной «контры»?

Оказавшийся на моих полках сборник представляет собой своего рода посмертный венок, возложенный благодарными соотечественниками на воображаемую братскую могилу, где упокоились экс-лицеисты, павшие от немецких пуль и снарядов. В первом выпуске издания находим сведения о десятерых жертвах неумолимого Молоха: каждый некролог сопровождается качественно исполненным изображением персонажа, облаченного в соответствующий мундир. С фотографий смотрят на нас молодцеватые лица: на некоторых усики едва-едва пробиваются. Сколько жизней было погублено бесплодно, во цвете лет!

С.А. Савченко. Автографы - лучшие друзья библиофила. Письмо из провинции

Автограф… Роскошь переплета, очарование гравюры, аромат старой бумаги – все это не идет ни в какое сравнение с автографом на желанной книге. Читаешь автограф – ощущаешь себя сверхчеловеком. Я знаю судьбу автора и адресата, какими были и какими будут их отношения, я даже знаю, когда они умрут… Роман Тименчик где-то сказал: «Я могу рассказать поэту что-то, чего он не знает о себе сам» (цитирую по памяти). Так и каждый библиофил, глядя на свой книжный бриллиант, мысленно рассказывает автору то, чего тот о себе не знает. Я оборачиваюсь к шкафам и беру с полки книгу. Переплет эпохи, начало XIX века. На корешке помещены название – Лирические сочинения В. Капниста – и четыре золоченые лиры, сюжетно перекликающиеся с темой фронтисписа. Книга издана в 1806 году, напечатана в одной из лучших типографий того времени Ф. Дрехслера и украшена фронтисписом «Амур, подносящий лиру Минерве» и шестью гравюрами в тексте работы Сандерса, выполненными по рисункам художников Шустова и Иванова (два рисунка). Н.П. Смирнов-Сокольский писал о ней: «Второе прижизненное собрание сочинений Василия Капниста, украшенное чудесными гравюрками. Любители русских иллюстрированных изданий всегда относили этот томик к лучшим иллюстрированным книгам начала девятнадцатого века». Кстати, Николай Павлович говорит о пяти виньетках в тексте, а в моем экземпляре их шесть. У книги круговой крашеный обрез и редкое для того времени ляссе.

… Мне нужно сделать несколько шагов, чтобы перенестись через сотню лет в Серебряный век русской литературы, который опалил крылья не одному поколению советских библиофилов, а теперь и нашему постсоветскому потомству. У меня в руках томик: Борис Пастернак «Сестра моя жизнь. Лето 1917 года». Книга издана в Москве З.И. Гржебиным в 1922 году, известна любому начинающему книжнику. Тираж 1000 экземпляров, доступна для покупки и сегодня сразу в нескольких магазинах страны. Экземпляр в родных обложках, не обрезан, портит его только приклеенный на обороте передней обложки мой довольно крупный «совиный» экслибрис работы Николая Шамрила 1971 года, портит потому, что на нем мои имя и фамилия, а справа весь авантитул с двух сторон заполнен незабываемым, летящим почерком великого поэта: «Анне Ахматовой, поэту – товарищу по несчастью...». Открывая эту книгу, я чувствую себя ее недостойным владельцем, как и первый адресат пастернаковского автографа. На титуле: «Милой Лидии Яковлевне Рыбаковой на вечное хранение от недостойной собственницы этой книги. Анна Ахматова. 1926. 15 апреля». Современное ахматоведение напоминает минное поле, по которому можно идти, если тебя ведут, крепко держа за руку, или строго в строю, где шаг влево, вправо считается за побег... Поэтому преодолеваю свои эмоции и желание комментировать, всегда охватывающие меня при взгляде на этот книжный бриллиант.

… И еще об одной якобы уничтоженной книге. В 1995 или 1996 году петербургский книжник и активный дилер Герман Ф. сказал мне, что ему срочно нужен «Фарфоровый павильон» Гумилева 1918 года в любой сохранности. «Фарфоровый павильон» книга частая, совсем не его уровень, и я удивился: «Зачем?» – «Да вот, надо расплести экземпляр с двойным автографом, будет у меня две книги с автографами Гумилева». Я впал в ступор, но все-таки спросил, сколько он хочет за книгу, если ее не расплетать и не делить. Озвученная цена оказалась раз в пять выше уровня тогдашних цен на автографы Гумилева, но книга мне показалась настолько любопытной, что мы вступили в переговоры. Герман – это все-таки не Саша Румянцев, и с тех пор книга на моей полке. Скромный картонный переплет, обложки внутри сохранены. На титуле: «Дорианне с ея скрипкой первые стихи. Н. Гумилев». На незапечатанном обороте авантитула слева автограф знаменитейшего стихотворения из цикла к «К синей звезде»

А.Д. Райхин. Загадка книжного цветка

Недавно мне довелось стать обладателем скромной детской книжечки . Выпущенная издательством «Крестьянская газета» огромным по сегодняшним меркам тиражом 30 тысяч экземпляров, ныне она ненаходима, как и большинство книг, попадающих в детские руки. Иллюстрировал книжку выпускник Высшего художественно-технического института (ВХУТЕИНа) двадцатишестилетний Михаил Пиков. Для будущего мастера эта работа была одной из первых в его творческой биографии. И. Мямлин в монографии, посвященной художнику, отметил «жизненную достоверность и непосредственность исполнения подсвеченных акварелью рисунков». Согласившись с такой оценкой маститого искусствоведа и полюбовавшись на милую книжку-игрушку, я уже собрался поставить ее на полку с книгами, иллюстрированными мастерами довоенной московской ксилографии. Однако внимание мое привлекла задняя сторонка обложки: на ней был изображен «цветик-восьмицветик». Фантастический цветок с лепестками из книжных обложек; высота каждой обложки (и это не фотографии, а изображения книг, прошедшие через художественное переосмысление художника) – чуть больше полутора сантиметра. Возможно, изображены вымышленные, а не реально изданные книжки? Загадка требовала разрешения.

Традиционные рубрики:

Живой журнал библиофила

Ex libris «Про книги»

Книжные ПРОисшествия

No comments

Поэты ПРО книги

Путешествие по аукционным каталогам

Хроника клуба «Библиофильский улей»

По материалам сайта журнала «Про книги»