Давид Якобашвили открыл музей за $ 600 млн.
Коллекцию антикварных часов, музыкальных инструментов и русской бронзы Давид Якобашвили собирал 18 лет. Сейчас ее показывают в музее «Собрание» на Солянке.
Миллиардер Давид Якобашвили рассказал Forbes Life, куда ушли деньги от продажи пакета акций «Вимм-Билль-Данна» (около $600 млн), чего ему стоило собрать коллекцию и открыть частный музей и почему он ни о чем не жалеет.
Иногда кажется, что 18 лет назад я совершил большую глупость, ввязавшись в коллекционирование. И все-таки, думаю, если бы была возможность вернуться в прошлое, я бы это повторил.
За 18 лет изменился мой взгляд на мир. В собрании — огромное количество предметов, которые выполнены в единственном экземпляре, это и бронзовая скульптура, и фарфоровая пластика, и живопись, и графика, и ювелирное, и декоративно-прикладное искусство. Чтобы достойно оценить эти работы, важно, например, понимать, в каком настроении пребывал художник в момент их создания. Эта химия отношений, настроений отражена в каждой детали, в каждом штрихе картины, изваяния или ювелирного изделия. Работы можно отгадывать, изучать, наблюдать бесконечно долго — этот ребус затягивает. Год от года коллекция забирает все больше времени, становится важнее и важнее для меня.
Мои близкие уважают мою страсть. Сын Михаил сейчас разрабатывает электронное оснащение музея, продумывает интерактивные развлечения для посетителей.
На нижних этажах музея размещены мастерские реставраторов, чтобы посетители могли видеть, как восстанавливают экспонаты, чинят механизмы, как работают столяры и ювелиры, делают золочение, какой труд за всем этим стоит.
Я покупал свою первую коллекцию с условием, что открою музей. Конечно, тогда я не представлял, во что ввязался. Это было собрание моего партнера, бизнесмена Билла Линдвалла — музей музыкальных шкатулок в центре Стокгольма, 430 экспонатов на площади 200 кв. м. Я подумал: ну, такой музейчик сделать легко, без проблем. Потом поехал посмотреть еще одну коллекцию, затем еще одну: «Вот этого у меня нет. И вот этого нет, и этого». Так я начал покупать. Затем мне принесли несколько бронзовых фигурок, которые я планировал купить в подарок. Но, посмотрев на них внимательно, подумал: «А зачем это кому-то дарить?» И вот тут, начиная с бронзы, я сам стал собирателем.
Мне удалось собрать, как бы нескромно это ни звучит, самую большую коллекцию русской художественной бронзы. Ни в одном музее мира нет такой коллекции. Около 20% экспонатов я купил в России, а 80% привез из-за границы.
Мы отслеживаем все основные аукционы в мире. Я много езжу по делам коллекции, ежедневно просматриваю онлайн и американский арт-рынок, и австралийский, и европейский, и гонконгский. Изучаю японский рынок, но там, кроме ваз, пока ничего интересного не обнаружено.
Я покупаю десятки, сотни предметов в год. Из них подлинной бронзы не больше 5–7 работ, и то если попадается, например, бронзовая скульптура работы Паоло Трубецкого, Марка Антокольского или Евгения Лансере. Из 170 известных скульптур Лансере у меня 120. Сейчас на выставке Паоло Трубецкого в Третьяковской галерее значительная часть работ — из нашей коллекции.
В моем собрании — огромное количество столовой утвари известных мастеров. Рынок русского декоративно-прикладного искусства завален подделками. В начале и середине 2000-х на предметы декоративно-прикладного искусства и столовую дореволюционную утварь возник ажиотажный спрос, резко выросли цены. С такими аппетитами не справлялись даже мировые аукционные дома, всюду просочились подделки и компилят (когда, например, в оригинальном изделии заменяют стекло или какие-то части или собирают новый предмет из старинных фрагментов).
В Америке, например, открыты мастерские, где ювелиры ставят исторические клейма фирм Фаберже, Лорие, Курлюкова, Сазикова. Получается: 150-летний мастер жив, хорошо себя чувствует и активно работает.
Я тоже покупал фальшивые вещи, без сомнения.
В коллекции французского стекла — я собираю работы Эмиля Галле, Франсуа-Эмиля Декоршемона, Габриэля-Аржи Руссо, братьев Дом, братьев Мюллер — сейчас 1700 предметов. Как показала экспертиза, в коллекции 150 фальшивок. Но кто не ошибался, тот не прорывался.
Я собираю камнерезную пластику, миниатюрную скульптуру из слоновой кости XIX — начала XX века.
Плюс шкатулочки, табакерочки. Табакерки — подарочные предметы, символизировавшие богатство аристократических семей. На выполнение одной такой табакерки уходило несколько месяцев: использовали разные цвета золота, драгоценные камни, эмали, украшали автоматонами — заводными механизмами в форме людей и животных. У нас более полутора тысяч табакерок. Плюс отдельные предметы из серебра — кубки и подарочные изделия. Коллекция русской эмали XVII–XIX веков. Большое собрание работ Фаберже — более 800 предметов.
В основе моего собрания — коллекция предметов с механизмами, включая двигающиеся куклы.
Более 800 часов с музыкой: напольных, настольных, настенных, каминных. Все механизмы в рабочем состоянии. Но, к сожалению, мы не можем заводить их одновременно. Будем показывать в музее попеременно.
Есть карманные часы с музыкой и автоматоны. Во время Наполеона в моде были эротические автоматоны. В этот же период по указанию императора для среднего офицерского звена были созданы часы, которые подвешивались в карете, так называемые каретные. Над каретными часами работали лучшие мастера своего времени, например Абрахам Луи Бреге, основатель мануфактуры Breguet. Высший офицерский состав пользовался карманными часами таких мануфактур, как Jaquet Droz, Piguet & Meylan, Breguet, Patek Philippe. Карманные часы ценились намного дороже — на создание миниатюрного механизма уходило гораздо больше времени и сил, чем на каретный, настольный и каминный.
Есть собрание аккордеонов начала XIX — середины XX века. Есть органы и музыкальные шкатулки, в том числе секретеры, шкафы, с музыкальными самоиграющими аппаратами, есть уличные органы, которые стояли на площадях. Музыкальные шкафы в увеселительных заведениях разнились по типу заведения. В ресторанах, например, играли одну музыку, в публичных домах — другую.
Потом настал период патефонов — у нас более 30 000 носителей музыки, и пластинок, и цилиндров, и бумажных дисков, и перфорированных лент.
Есть несколько тысяч фотографий XIX века, и среди них большая подборка работ Дмитрия Ермакова, неутомимого путешественника, военного фотографа, снимавшего на Кавказе, в Средней Азии, Персии. Сначала мы покупали каждую фотографию по $1000, а потом нашли целую коллекцию у внучки любовницы Ермакова и выкупили 3500 фотографий.
Есть картины, совмещенные с автоматонами и часами. В живописном собрании — 200 работ Михаила Зичи, придворного художника трех последних российских императоров, Александра II, Александра III и Николая II, есть картина Нико Пиросмани, работа Владимира Маковского, более 60 работ Александра Орловского. И большая коллекция антикварных книг.
В планах музея — издать научные труды по каждому направлению коллекции. Сейчас мы готовим каталоги-исследования коллекций французских ваз и табакерок. Ищем специалистов, способных не только описать и исследовать коллекцию, но и проанализировать ее в общем контексте развития истории искусства.
Все мучения со строительством музея на Солянке — 18 лет шли работы, много крови у меня выпили — и все усилия по созданию коллекции убедили меня в одном: жить без искусства невозможно, только оно способно нейтрализовать негативную энергию, которая окружает нас со всех сторон.
По материалам сайта forbes.ru