Как любили и ненавидели Маяковского

Расшифровка передачи «Книжное казино. Истории» от 2 декабря 2023 года. Гость – Людмила Ларионова, к. ист. н., завотделом истории книжной культуры исторической библиотеки, руководитель книжных выставок Галереи на Елоховском. Ведущие: Никита Василенко и Николай Александров.

Н. ВАСИЛЕНКО: Приветствую нашу гостью — кандидата исторических наук, руководителя книжных выставок Галереи на Елоховском Людмилу Ларионову.

Л. ЛАРИОНОВА: Добрый день, Никита, и все-все-все. Рада быть у вас.

Н. ВАСИЛЕНКО: Мы, конечно, встречаемся в виртуальном пространстве. Но это не отменяет того хорошего повода, почему мы сегодня собрались. А собрались мы потому, что Людмила представляет свою настоящую книгу-выставку: «Фолловеры и хейтеры Маяковского. Как любили и ненавидели поэта в первой половине ХХ века». Давайте вспомним, что 2023 был юбилейный год Маяковского: 130 лет со дня его рождения. Но повод даже не этот. Если бы даже не было этого повода, сам поэт, художник, мастер слова, хулиган, много-много кто является Владимир Маяковский, это повод обсудить его. Для меня это один из первых примеров такой поп-звезды. Как она конструировалась со стороны государства, общества, поклонников, хейтеров. Ровно об этом мы сегодня поговорим. Деконструируем, так сказать, образ Владимира Маяковского.

Людмила, кто он, ваш Маяковский?

Л. ЛАРИОНОВА: Для меня или вообще?

Н. ВАСИЛЕНКО: Персонально. Чтобы мы знали, насколько… Даже русский язык забыл в путешествиях.

Л. ЛАРИОНОВА: Меня тоже обвиняют в этом, потому что название нехорошее, неправильное.

Н. ВАСИЛЕНКО: Расскажите, ваши хейтеры с чего вдруг объявились?

Л. ЛАРИОНОВА: Мои хейтеры давно уже объявились, когда я начала вести блог «Рассказы о редких книгах». Дело в том, что я не литературовед, не историк литературы. Я занимаюсь историей книжной культуры. Вся моя деятельность посвящена рассказу, исследованию редких книг. В том числе и книг русского авангарда, первых изданий Маяковского. Я с первого курса университета вместе с Владимиром Владимировичем непосредственно работаю. С его наследием книжным. Понятное дело, что, когда я села в прошлом году за будущий график выставок в Галерее на Елоховском, — Маяковский. Я подумала: что ещё можно вообще про него сделать, казалось бы. При том что у нас частная галерея и мы делаем акцент на частной коллекции. Не то, что в государственных собраниях, а то, что не описано и находится в частных руках. Я считаю, что за такими выставками будущее. Я очень благодарна владельцу и основателю галереи Андрею Северилову, что он даёт возможность делать подобные проекты, в том числе и книжные. Это, конечно абсолютное меценатство по нашей цене на бумагу и полиграфические услуги. Дело в том, что правильно Никита сказал, что мы будем сегодня заниматься образом Маяковского, как он складывался. И очень важно сказать, что в самом начале, когда первая книжка «Я!» не вышла, он уже полюбился, как показывают исследования моего любимого исследователя Маяковского Андрея Россомахина (преклоняюсь перед этим человеком: абсолютно современный взгляд на хрестоматийные образы; он вечно что-то такое находит) газет и журналов 1910-х, что Маяковский, ещё не будучи автором книги, уже стал любимцем карикатуристов, которые стали шеймить (простите за слово нехорошее, нерусское) Маяковского и в последующем футуристов. Именно журналисты придумали это слово — «футуристы». А Бурлюк как гений менеджмента, человек, который создал футурист и в том числе Владимира Маяковского отчасти, он всё это гениально вобрал, сделал. И как раз образ Маяковского с длинными волосами, бантом стал фигурировать на карикатурах, ещё не будучи номером один в этом движении. И другие люди, представители… Например, художнику Михаилу Ларионову, к которому я вечно примазываюсь и говорю, что он мой родственник (на самом деле это не так), его тоже наделяли таким образом Маяковского, перенимали. С этого началось.

У меня в книге вы увидели залы. Не главы, а залы. Это книга-путеводитель для выставки, которая в Елоховском откроется 9 декабря для всех желающих. И здесь есть залы «Лиля Брик: за и против». Я знаю, что и к Маяковскому так же: за и против. Для кого-то он привлекателен, его любят, а для кого-то он просто непримиримый автор, которого низводят до глашатого, поэта-рекламиста, продавшегося советской власти. Я просто знаю таких исследователей, даже с большой буквы, которые так к нему относятся, к сожалению.

Н. ВАСИЛЕНКО: По поводу глашатого, рупора мы ещё отдельно поговорим. Я не согласен: для меня это не книга-путеводитель, а именно книга-выставка. Полнейшее погружение, я как будто присутствовал в этих залах. Даже больше, чем путеводитель. Я очень надеюсь, что издательство достаточно много напечатает экземпляров, и многие, кто заинтересуется, смогут сами соприкоснутся. Это маленькая комната внутри книги, по которой можно путешествовать, не выходя из собственного дома.

Меня очень сильно впечатлило название последнего зала — «Живой Маяковский». В предисловии было сказано, что образ и облик поэта — неотъемлемая часть культуры российского интернета. Можно об этом поподробнее?

Л. ЛАРИОНОВА: Дело в том, что до сих пор Андрей Рассомахин, о котором я говорила, лелеет надежду собрать всю визуальную картинку Маяковского. Его очень любили карикатуристы. Я упомянула про начальный период футуристический. Потом где-то с 1923 года начинается такой бум: Кукрыниксы, Ефимов, многие, кто обращался к нему. Интересно собрать такое количество образом. Я не хотела делать обычную книгу по выставке. У нас есть деление: там залы (именно так будет на выставке, они так и будут называться), экспонаты (там будет то, что вы увидите в витринах). Но главное, что для меня самое важное, — контекст: вокруг Маяковского что ещё происходило. И вот это мои архивные находки для этой выставки. Когда эта идея создавалась с образами, я смотрела обилие в архивах различных картинок его, кое-что новое нашла. Получается, что Маяковский просто мем. Он бы сегодня с этими картинками карикатуристов прошлого, с этими подписями, как они не очень по-доброму к нему относились, всячески подозревали в эстетстком, богатом образе жизни в нашей интернет-культуре очень хорошо пользовалось. Эти картинки расходились бы как мемы. Плюс у нас на открытии будет выступать артист «Ленкома» Игорь Коняхин. У нас в Москве не так давно поставил Алексей Франдетти мюзикл «Маяковский», он там играет Маяковского. И он будет читать рэп. Поэзия Маяковского очень хорошо на это ложится. Обычные его читатели (рабочие, пекари, слесари) отмечали, что его поэзия очень сложная. А библиотекари, которые как раз пытались сделать Маяковского более понятным (мы ещё говорим про период, когда он был жив), говорили, что надо читать вслух Маяковского. И очень многие современники тоже отмечали, что он сам когда читает свои стихи, это смотрится совершенно по-другому, когда читаешь: становится более понятными. У Маяковского много чего с разных сторон можно взять и показать с сегодняшнего дня. Он бы хорошо прижился в культуре этой. Не берём популярную тему: на какой стороне был бы Маяковский сейчас.

Н. ВАСИЛЕНКО: А вот 2016−2017 гг., когда на волне был Versus, когда рэперы соревновались в своём остроумии с помощью в том числе речитатива, многие попытались кого-то сравнить: то Оксимирона (является иностранным агентом по мнению российских властей) называли новым Маяковским, то ещё кого-нибудь. Хочется сказать, что и в наше время Маяковский был бы тем самым Маяковским, которого мы знали тогда.

Как это происходило? Действительно создание его образа в массовой культуре, чтобы он стал популярен среди масс? То, что мы наблюдаем в первых десятилетиях ещё Российской империи (1913-й), Маяковский — это что-то для элиты: непонятное, человек, который для тусовки своей что-то делает. А как он стал именно народным героем? Неужели это было запихнуто в наши умы советской пропагандой?

Л. ЛАРИОНОВА: Отчасти, конечно, думаю, да. С 1935 года и затем сколько десятилетий Маяковского насаждали как картошку везде и всюду. Он уже приобрёл бронзовое сияние.

Совокупный тираж книг Маяковского до революции — всего 4.150, по-моему, экземпляров.

Н. ВАСИЛЕНКО: Даже по нынешним меркам мизерно.

Л. ЛАРИОНОВА: Вышло 4 или 5 книг у него до революции. И первая книжка «Я!» — 300 экземпляров. Она полностью литографирована. История футуристической книги — для элит, для людей, которые следили за литературным процессом. Футуристы были на слуху. В 1913 году, подсчитано, они упоминались, по-моему, 200 раз около в печати, а в 1912-м — всего 7. Такая разница. И дальше нарастал бум по футуристам. И, конечно, только для той аудитории, которая за всем этим следила: читала все газеты, ходила на поэтические вечера в каку-нибудь «Бродячую собаку», в Политехнический музей. А вот что после революции происходит, это интересно проследить. Маяковского после революции издавало очень много издательств. Но прежде всего он хотел издаваться в государственном издательстве — Госиздат. Для него это было важным, он хотел быть поэтом нового строящегося государства. Он всю свою творческую судьбу положил на этот тезис.

Н. ВАСИЛЕНКО: Правильно ли я понимаю, что он не был при жизни трубадуром революции? Тот же Демьян Бедный имел наибольший успех?

Л. ЛАРИОНОВА: Единственный сопоставимый по тиражам в советское время при жизни Маяковского поэт был Демьян Бедный. Сначала, я так понимаю, Маковский ассоциировался с новой властью. И его успех и развивался в первые годы становления в более привлекательном для читателей образе, чем у Демьяна Бедного. А потом уже, к концу жизни, когда уже расстреляли одного из участников, лефовца, он уже, конечно, становится попутчиком. Плюс ему закрывают выезд из страны. И он теряет образ государственного поэта. Первоначально он таким образом и складывался. Но Демьян, конечно, с ним успешно конкурировал. И в какой-то момент он стал первым, а Маяковский, увы, стал в той группе авторов, которые, я думаю, предчувствовали свою судьбу. Мне кажется, то, что произошло 14 апреля 1930 года — это как раз свидетельство того, что он знал, что будет с ним. Вся его деятельность на потребу сегодняшнего дня казалась не особо востребованной. Он оказался всего лишь попутчиком, а это приговор для того времени.

Н. ВАСИЛЕНКО: Когда я говорил вводные слова о Маяковском, я упомянул, что Маяковский — хулиган. Естественно, это привязалось в том числе благодаря фильму «Хулиган и барышня», если мне не изменяет память. Хочется провести параллели с нашей реальностью: сегодня, когда ты рок-звезда, поп-звезда, тебе нужно оставаться в повестке, чтобы твоё имя упоминали, самый простой способ — вляпаться в какой-то скандал, чтобы остаться на слуху. Насколько скандальная жизнь Маяковского помогала ему в этом или это также оставалось на уровне тусовки?

Л. ЛАРИОНОВА: Если мы говорим о дореволюционном периоде, то да, футуристы славились скандалами, самопрезентацией, саморекламой. Они очень хорошо в этом себя нашли. Уже совсем старичком Бурлюк когда приехал в СССР, он говорил в музее Маяковского на встрече, что имеет право рассказывать про Маяковского, потому что «мы ребята не скромные». Меня это всегда радует, потому что мне можно хвастаться в рамках этой темы, потому что контекст подразумевает.

А дальше в этом плане тут тяжелее. Если первая книга про имажинистов, я даже выставку назвала «Главные хулиганы Москвы», то я не могла бы сказать, что Маяковский в советское время такой хулиган. Правда, я не особо раздумывала над этими. Дело в том, что он очень много ездил по стране. У него в день могли случаться 2 и даже 3 выступления. И это способствовало популярности. Если бы он был блогером из сегодняшнего дня, и у него был запрещёнограм или другие соцсети, он бы точно там публиковался, делал истории из своих выступлений. У него был, конечно же, образ, который ему создали в том числе художники: брутал, маскулинность, с сигаретой. Его ещё в образе льва представляли: лев-ЛЕФ. И как он вёл себя на этих диспутах. К сожалению, наши дизайнеры приняли решение сделать… Я опубликовала вырезки многочисленные о Маяковском, в том числе о его поездках по Союзу. А наши дизайнеры сделали, как лента в Facebook (признана российскими властями экстремистской организацией), то есть прочитать достаточно сложно, с лупой. Но я их читала и знаю. Там корреспонденты отмечали, что Маяковский приезжает в город, на каждом заборе афиши с его именем, программа вечера. Люди приходят, а он, если в плохом настроении, как там пишут, он начинает ругать своих современников, литераторов, жаловаться и проч. И в конце только отвечает на записки. А иногда он читает свои новые вещи и производит яркое впечатление. И об этом говорят. Случаются скандалы на этих вечерах. Известно, что он любил на этих выступлениях продавать свои книжки. Это новое, что удалось открыть: как продавались книги Маяковского, когда он приезжал в разные города. Как показывает практика, как только он приезжал, всё, как правило, раскупалось. И воспоминания, точнее письма его поклонниц юных свидетельствуют о том, что происходили скандалы. Как я понимаю, на книгу с автографом была другая цена. Скандальность шла в ногу с Маяковским. Но насколько можно назвать его хулиганом, я затрудняюсь. Это больше к первому периоду его деятельности, дореволюционному. А потом это всё-таки был образ глашатого, сильного, яркого, артистичного, харизматичного оратора, автора. Сейчас вспоминаю, и они редки. Они зачитывались, и сегодня не каждый коллекционер может похвастаться именно детскими книгами Маяковского. У нас на выставке всего 2 будет книжки из собрания Михаила Сеславинского.

Н. ВАСИЛЕНКО: Он известный коллекционер и популяризатор всего, что связано с книгами.

Л. ЛАРИОНОВА: У меня была задача давать не воспоминания повзрослевших детей в серьёзном возрасте, а именно то, как они сами писали. В «Пионерской правде» (он же был спецкором). Как они воспринимали его. И этих свидетельств было очень немного. И их тяжело найти. И у меня не так много находок, что можно похвастаться. Сложно говорить. Я считаю, что я один из первых человек, кто захотел заниматься такой темой в контексте Маяковского. Письма поклонниц к нему лежали долгие годы, они были известны, никто их не публиковал. И вот сейчас мне сложно сходу сказать. Я думаю, что, конечно, для детей того времени его имя было хорошо знакомо. Но много ли это дало ему профита, я затрудняюсь ответить. Тут надо более глубокие исследования проводить.

Н. ВАСИЛЕНКО: Я хотел спросить про работу с артефактами. Многие из моего поколения смотрели разные голливудские фильмы. Например, «Индиана Джонс». Просто профессор истории, сидел работал в архивах, а по ночам забирался в разные гробницы и изымал для общественности те или иные артефакты. Хотел спросить даже на примере Маяковского, как проходила эта работа? Какие открытия?

Л. ЛАРИОНОВА: Никита, я порвала мениск на входе в архив один. У меня тут личная просто трагедия случилась. Я, ещё будучи студенткой, ходила по архивам. Это моя любовь большая. Так сложилось, что архив меня любит: вечно там что-то найду. А находок много. И я очень ими горжусь. Начну с самого любимого, потому что я уже ходила с огромным бандажом на ноге, поехала в Петербург летом. И в отделе рукописей Российской национальной библиотеки, которую безумно люблю, нашла воспоминания технического редактора Госиздата. А я как раз вспоминала, что Маяковский там любил печататься, но его не любили там: были сложные очень отношения. И Ева Абрамовна Фильцер ещё совсем юной девушкой была. Она работала как раз над оформлением книг Маяковского, знала его хорошо. Правда, эти воспоминания написаны где-то лет спустя 50. Надо скептически всегда относится к мемуарам: это пониженная иерархия источников. Но они чрезвычайно интересны, потому что она была свидетельницей разговоров, которые там велись. На известные сюжеты совершенно новый взгляд. Например, было празднование десятилетия Госиздата. Это нигде не описывается. Пришёл Маяковский. Он знал, как к нему относятся, а его просили, чтобы он выступил со сцены. И он вышел, 2 слова сказал и ушёл. Это был скандал, который обсуждался в редакции. Он потом приходил туд, ему не хотели помогать. Какие-то такие вещи, которые нам дают понимание того, как последние годы жизни, в какой обстановке они были у Маяковского. Что всё не случайно. Известную описывала историю. Как считается, одна из последних капель для Маяковского, когда в 1930 году февральский номер журнала «Печать и революция» должен был выйти с листом-посвящением, поздравлением Маяковского с 20-летием его литературной работы. Он был вырезан. Там, по-моему, 5-тысячный тираж. И уже из готового тиража вырезали листы. И сейчас они считаются редкими. Я надеюсь, на выставке у нас тоже один экземпляр будет. И считается всегда, что тогдашний руководитель Артём Халатов, это было его личный приказ. Он потом был расстрелян, у него трагическая судьба. Но вот эта Ева Фильцер совершенно по-другому говорит. Она берёт и размазывает хейтеров Халатова. Она говорит, что такого быть не может. И приводит свои соображения на этот счёт. Там ещё много всего у неё есть. Я это очень люблю. В книге это всё в основном я привела.

Второе место — письма поклонников и поклонниц Маяковского. Это уже московская история. Я работала в Российском государственном архиве литературы и искусства. Я по возможности приводила в книге с купюрами, на выставке этого будет больше, целиковые письма, без всяких купюр и вырезаний. Это что-то. Конечно, я знала, что письма поклонников в разные года… Сейчас, что мы наблюдаем, и 100 лет назад — примерно одно и то же. Но читать это всё!

Н. ВАСИЛЕНКО: Пример!

Л. ЛАРИОНОВА: У меня есть заготовка. Там в основном письма юных девушек, 18−19 лет. Примерно понимаем, что это такое. Портреты. Многочисленные письма. Но особняком стоит некая тётя Фрима К. из Симеиза. Смотрите, что она о себе пишет: «Вы никогда в жизни не догадаетесь, кто вам пишет и зачем вам кто пишет. Если я вам назову своё имя, отчество, даже фамилию, то всё равно вы не догадаетесь, кто эта прелестная незнакомка». При этом у них разница 38−40 лет. «Я тётя Фрима, вы не помните меня, гражданин Маяковский. Я вам скажу, что, когда прочитала вашу фамилию, даже не знала, кто вы такой: или поэт, или доктор по женским болезням, или какой-нибудь куплетист с Одессы. Я пошла в курзал, потому что мой муж имеет какую-то торговлю в Симеизе и я там могу истратить на свои развлечения лишних 2,5−3 рубля». И т. д. Она, конечно, очень оригинальная женщина. Она приехала в Москву на несколько месяцев: денег её супруга-торговца хватило только на это. И она ждала телефонный звонок Маяковского. Надо понимать, что не стоит хейтить исследователей, которые все эти годы считали, что подобного уровня письма никому не нужны, хотя есть целая область в книжной культуре изучения читательских интересов, чтения как процесса, отношения к авторам в разных группах социальных. Но понимать важно, что мы из этих писем, даже таких забавных, узнаём, во-первых, какая была дискуссия вокруг Маяковского и его творчества, как понимали или не понимали. Как мне кажется, больше было непонимания его творчества. И люди писали, что им приходилось саморазвиваться, чтобы как-то вчитываться в его произведения. Мы узнаём о различных скандалах, выступлениях во время его вечеров, знакомимся с нелицеприятными и матерными стихотворениями, которые посвящены на тему «Маяковский и деньги», потому что Маяковского хейтили, что очень дорого обходятся его книги.

Н. ВАСИЛЕНКО: Легендарная его лесенка: за каждую строчку по рублю.

Л. ЛАРИОНОВА: Как раз Ева Фильцер очень интересно рассказывает, потому что это миф. Был такой писатель Виноградов, и один наш великий исследователь сказал, что не может Виноградов так говорить про Маяковского: всё не так и не эдак. Она была свидетелем неоднократных обсуждений в Госиздате, что Маяковский с помощью этой лесенки набивает себе карманы. И она не выдержала, пошла в бухгалтерию и выяснила, что он за строфу, а не за строку получал. Строфа могла состоять из нескольких строк. Он получал за строфу. И мы знаем, что, когда Маяковскому приходилось заниматься издательскими вопросами, например тираж книги раскупался сразу, то он приходил потом в редакцию и просил себе минимальный гонорар, чтобы у людей была возможность по более дешёвой цене купить себе издание. Это действительно было. Но что Маяковского в карикатурах обыгрывали показывали, что он нехороший, дорогой, любит красивый образ жизни, изящный, — всё это было.

Н. ВАСИЛЕНКО: А кто это всё запустил?

Л. ЛАРИОНОВА: Мы можем проследить это исключительно по запискам, которые сохранились из зала, они в количестве 6 тыс. в разных архивах хранятся. У Маяковского их было 20 тыс., он собирался их издать, но не сложилось. Мы понимаем, что и благодаря тем письмам, которые мы вводим в научным оборот, мы тоже можем свидетельствовать об этом, кто запустил. С 1922 года начинается карикатурная история: Маяковский и финансы. Думаю, что, конечно, это литературно-редакторская тусовка, критики. Скорее всего, оттуда пошло. Если мы знаем, кто стоял за травлей Лили Брик в 1958—1960-х и далее. Мы знаем инициаторов этого. Но в таких вопросах, как с Маяковским, мы не можем ответить на этот вопрос. Но то, что он начинает, во-первых, активно издаваться. У него 1923 год, как сейчас помню, самый активный год по изданиям, выходу. 19 книг у него вышло. Всего в совокупности он издал 110 названий. Это много очень. У Есенина в разы меньше. Плюс художники на это начинают обращать внимание, посмеиваться над этим. Плюс его самопрезентация. Это искусство его социального заказа. Это всё не нравилось, скажем так. Он же как будто был выполнял заказ нового государства. Он всего себя этому отдал и не щадил. Не нравилось это, не все это принимали. И критиковали в том числе из-за этого.

Н. ВАСИЛЕНКО: Ох уж эти совокупности. Каждый раз вмешиваются в нашу беседу. Если говорить о Маяковском после смерти, понятно, что его возвели на литературный олимп и сделали таким абсолютно мифическим персонажем, богом поэзии и литературы. С одной стороны, это сыграло плохую роль. Многие от официоза плевались, отказывались читать Маяковского, закрывали глаза на его творчество. С другой стороны, он попал в учебники литературы в большем количестве. Многие из нас учили стихи и так знакомились с Маяковским. Если мы будем говорить о последних годах жизни, Маяковский был народный поэт или уже был человек-инструмент в руках пропаганды? Как он воспринимался.

Л. ЛАРИОНОВА: По письмам, которые я публикую в книге, достаточно сложно ответить на этот вопрос. У меня в третьем зале, где будут эти письма, есть такая подглавка, посвящённая вопросам вокруг ЛЕФа, нового ЛЕФа, борьбы литературной. И мы там видим, что Маяковский был не очень понят теми людьми, для которых он работал. Прежде всего теми людьми рабочими, простыми читателями. Было критическое, враждебное отношение в том числе обычных читателей к творчеству лефовцев, Маяковского. Например, прошёл слух, якобы закрылся журнал, и все только приветствуют: как хорошо. Для Маяковского уже всё понятно и очевидно: он сдавшийся человек. Он вступает в РАПП незадолго до своей смерти. Его попытки создания своей литературной организации в итоге завершаются. Он самоликвидирует ЛЕФ. И входит в РАПП. Тот РАПП, который называет его попутчиком, клеймит. И они сами были удивлены. Он понимает, что он проигрывает эту схватку.

Поэтому и случилось эта точка пули в конце, к сожалению. С точки зрения читателей мы не всё можем видеть. Дело в том, что я фанат Юрия Михайловича Лотмана. И он всегда писал в своих работах, говорил, что очень важно знать контекст, очень важно изучать такого плана письма, воспоминания того времени, чтобы смотреть глазами на 21-го века, в нашем случае, а именно 20-го, если мы про Маяковского говорим. Чтобы отмести налёт мифологизированного образа советских времён, школьной скамьи. То, что я в архивах видела, не опубликовано, и я не смогла это ввести в выставку: письма обычных читателей, например «Литературной газеты», которые писали свои отклики после самоубийства Маяковского. Во-первых, они сохранились не все. Мы не можем говорить, был ли шквал этих писем. Мы, например, точно знаем, что после самоубийства Есенина была целая волна самоубийств. Это было значимое событие. А с Маяковским люди писали по-разному. Кто-то говорил, что его довели, и приводили неизвестные сейчас в науке о Маяковском заметки, которые в газетах публиковались. Он высмеивался, а вы довели. Были такого плана выступления. Но это всё неопубликованные письма читателей. Кто-то говорил, что он как слабак себя продемонстрировал, проявил слабость. Кто-то не понимал, говорили, что такое затмение. Но то, что оставила людей неравнодушными, свидетельствует и большое количество отклик в печати как зарубежной, так и русской. Это тоже я себе подбирала. Когда-нибудь хочу сделать материал по этому поводу. Много было публикаций. Они пытались осмыслить, было очень много слухов о болезни нехорошей, на букву «с» называющейся. Всё, конечно, неправда. Но слухи это породило. Вот понять, каков он был для людей того времени, № 1 или уже закатившаяся звезда, достаточно сложно. Например, мы знаем, что у Пушкина (шагнём в 19-й век) к его юбилею, к концу 19-го столетия уже и не помнили, кто такой Пушкин-то. И 1899-й, скажем, очень интересный для изучения творчества. К вопросу о нашем восприятии: это надо изучать. Нам много что кажется. Но вот, покопавшись в газетах и письмах, критически начинаешь всё это воспринимать.

Есть такое мнение, что к конце 1920-х затаривание происходит его книжками в магазинах. Падает издательская активность. Считается, что это было. Несколько восприятие его и с точки зрения художников, если мы смотрим на эти все карикатуры, это всё очень нелестно. Он присутствует как герой литературных схваток, у него неприятный образ. Если вы посмотрите в этой книге, на выставку сходите, вы увидите эти карикатуры. Они рисуют не очень приятный образ поэта. Я бы не говорила, что это прямо была к нему такая безумная любовь, как у Есенина. Даже встречаются поклонница Есенина в этих письмах. И одна пишет, что Маяковский излечил её от яда Есенина, потому что она не могла ни работать, ничего делать — всё Есенин в её голове был, а тут пришёл Маяковский.

Н. ВАСИЛЕНКО: Людмила, это на вторую часть заявка. Буду ждать, следить за анонсами. Призываю посетить выставку, которая открывается 9 декабря для массовой аудитории. И отдельно я призываю всех обратить внимание на книгу «Фолловеры и хейтеры Маяковского. Как любили и ненавидели поэта в первой половине ХХ века», потому что это приятный подарок на Новый год. Людмила, спасибо большое за эту встречу. Маяковский обязательно будет в «Книжном казино» снова с Людмилой Ларионовой.

К нам присоединяется Николай Александров. У нас в центре внимания будет Букеровская премия, самая важная в книжном мире. Уже опубликован шорт-лист. И об этом шорт-листе расскажет Николай Александров. В шорт-листе представлены 5 книг. Все они доступны на английском языке для массового читателя. Сами понимаете, сотрудничество с издательствами сворачивается из-за санкций и напряжения. О каждой книге мы подробно поговорим.

Н.АЛЕКСАНДРОВ: На протяжении долгих лет Non/fiction была главная ярмарка России, которая затмила, безусловно, и выставки в ВВЦ как осеннюю, так и весеннюю. Действительно это была центральная ярмарка, которая, напомню, возникла по инициативе издателей. Ярмарка удивительна была не просто разнообразием книг, которые были там представлены, потому что Non/fiction давно представлял уже не только книги non-fiction, но и художественную литературу. Было зарубежное представительство. Мы помним богатые стенды из самых разных стран: страны Балтии, Великобритании, Франции, Германии. Некоторых институций уже по существу нет или они ограничены в своих действиях. Хочется восполнить этот пробел и рассказать о тех книгах, которые продолжают выходить на Западе и, может быть, с опозданием дайдут до нашего читателя. На Non/fiction можно было приобрести и новые книги зарубежных издательств.

Н. ВАСИЛЕНКО: В этом смысле помогает «Фантом Пресс», который специализируется на зарубежной литературе.

Н.АЛЕКСАНДРОВ: Да. И «Фантом Пресс», и Издательство Ивана Лимбаха, и Corpus — все как-то пытаются ситуацию исправить. Эта неделя — неделя «Букера». Мы уже говорили о главном лауреате Букеровской премии, ирландце Поле Линче, который получил главную премию за роман «Песнь пророка». Это такая утопия, альтернативная Ирландия. Мать пытается спасти себя и своих детей. Роман удивительный не просто по тематике (Ирландия, растерзанная войной, установление тоталитарного режима, по существу нацистского), но ещё и необыкновенно динамичный, эмоциональный. Я говорил о том, что пробудить эмпатию в своём читателе, который теперь уже во многом равнодушно смотрит на те жуткие новости, которые он читает на новостных лентах, одна из главных задач, которую ставил перед собой Пол Линч. Разумеется, насколько может ставить такого рода задачу перед собой писатель. У него всё-таки другого рода цели: художественное размышление, построение мира. Как сказал Владимир Сорокин, действительно сейчас время антиутопий, что видно и по его трилогии, и по тому, насколько она востребованная. И по тому, сколько откликов и пересечений видно в произведениях Сорокина с актуальностью и современностью.

Сегодня мы поговорим о книгах, которые вошли в шорт-лист, но не стали лауреатами. Хотя, судя по всему, дискуссии были достаточно серьёзные. И вовсе не сразу жюри пришло к решению. Вполне возможно, что на решение повлияли совсем недавние события. Меньше чем 2-недельной давности: нападение в Дублине на прохожих, пострадала женщина. И всё это сразу вылилось на улицы, возникли протесты, в первую очередь антимигрантские. Полиция, кстати, до сих пор (но я сейчас не смотрел новостные ленты) скрывает имя задержанного и, может быть, не случайно. И всё это достаточно тревожно.

Шорт-лист «Букера» нынешнего года, с одной стороны, тематический: по строению он как бы един, при том что чрезвычайно разнообразен. Романы, которые вошли в шорт-лист, действительно очень разные по тематике. А в целом мы можем по «Букеру» нынешнего года рассказать, кто же такие англосаксы. Букеровская премия, как вы помните, до недавнего времени была исключительно британской, вручалась представителям Британии и Великобритании, то есть писателям, которые живут в бывших колониях Великобритании и пишут по-английски. Поэтому, кстати, Салман Рушди был лауреатом «Букера» и целый ряд других писателей. И с недавнего времени к этому миру присоединились уже и США. И теперь англосаксонский мир в полном объёме представлен в Букеровской премии.

В этом году 2 дебютанта в шорт-листе оказались. Это авторы, которые написали первый свой роман, номинированы на «Букер» и дошли до шорт-листа. И оба эти автора американцы.

Это Четна Мару и её роман «Западная линия». Она писательница индийского происхождения. «Западная линия», пожалуй, самый светлый роман из всех тех, которые были представлены. Но тоже с ноткой грусти. Некая проблема актуальная, которая требует преодоления в той или иной степени, всегда ощущается. Пускай даже на эмоциональном уровне. Речь идёт о семье индийского происхождения, которая живёт в Америке. Это отец и 3 дочери, мать умерла, и это становится математическим стержнем всего повествования, потому что герои пытаются пережить эту потерю, всё время возвращаются памятью к тем событиям, когда семья была единой, целостной и не потерявшей, не понесшей такую тяжёлую утрату. Герои разные по своему характеру, эмоциям. Довольно спокойный, тихий отец, который в первую очередь пытается заботиться о своих детях. Одна из сестёр довольно практичная: старшая, 15-летняя. Она думает о том, каким образом семья выглядит в глазах других. Средняя сестра своего рода хроникёр семейный: она помнит то, что у других исчезло из памяти, какие-то совершенно невероятные вещи, которые позволяют оживить образ матери. А младшая из сестёр, от лица которой и ведётся повествование, и Четна Мару признаётся, что прочитала довольно много детской литературы, чтобы посмотреть, каким образом от лица ребёнка можно рассказывать о каких-то вполне взрослых событиях. И вот эта 11-летняя Гопи, которая играет в сквош и добивается необыкновенных успехов. И именно сквош оказывается тоже одним из героев этого романа, потому что отец помнит, как и многие другие члены семьи, что сквош был семейной игрой. И сквош позволяет вспомнить те радостные дни, которые всех объединяли. Вот такая книга, действительно написанная очень светло. И понятно, что 11-летняя Гопи переживает массу всего, потому как она тинейджер, входит в совершенно другой возраст. Это множество всяких её переживаний, связанных не только с семьёй, но и с игрой, с чувствами, которые пробуждаются.

Второй дебютант — тоже американец (ямайского происхождения) — Джонатан Эскоффери, до «Букера» мне совершенно неизвестный. Его роман — сборник рассказов «Если я переживу тебя», так можно его перевести. Причём you — вполне вероятно, не только человек. Здесь может быть множество самых разных смыслов. Речь идёт в данном случае о ямайской семье, которая во время гражданской войны на Ямайке уехала в Америку, в Майами, штат Флорида. Дети выросли уже в Америке. Действие происходит то в Майами, то на Ямайке, куда герои, двое детей и родители, поочерёдно отправляются. Они по-разному смотрят на жизнь, на проблемы. Большинство рассказов связаны с младшим из детей — Трелони. Главная проблема — проблема идентификации, национальной идентификации: кто я такой, каким образом, в каких отношениях я нахожусь с Америкой, с той страной, в которой я вырос, и с той родиной, которую оставили мои родители. Одним из центральных мест этого романа можно считать центральный диалог между Трелони и его старшим братом Делано. Трелони спрашивает его: «Чёрный ли я?». Он постоянно задаёт этот вопрос, потому что у него достаточно светлая кожа, поэтому темнокожее население Америки не считает его своим. И брат ему отвечает: «Ты чёрный, Трелони. На Ямайке мы ими не были. Но здесь мы ими стали. Здесь действует правило одной капли». И вот эта сложная проблема идентификации, которая лично, персонально касается человека, она одна из самых главных. Во многом схожа тема, но немного иначе повёрнута, тоже связана с идентичностью, но не только с идентичностью, а с тем, кто такой другой и что такое другой — это во-первых. И во-вторых, что такое насилие, абьюз, подчинение. Это роман Сары Бернстайн Study for Obedience. Она канадка. Наверное, название можно перевести как «Уроки послушания», или «Обучение послушанию», или «Школа повиновения». Если в первых 2 произведениях всё-таки некое литературное дилетантство чувствовалось, то здесь, конечно, роман гораздо более серьёзный и гораздо более профессионально сделанный. Речь идёт о тоже некоторой семье. Семья вообще присутствует во всех романах так или иначе. Практически во всех. Семейные проблемы, которые отражают проблемы мира в целом. Это еврейская семья. Еврейская тема звучит, но она находится на втором плане. Сама Сара Бернстайн много говорит о проблеме идентификации: кто такой еврей, какое отношение он имеет к своему прошлому, в частности к идишевскому прошлому (она в интервью об этом много говорит), как осознать, кто есть я, кто такие другие, каким образом эти другие воспринимают тебя. Главная героиня, у которой было совсем не лёгкое детство, и послушание, абьюз повлияли на неё в прошлом, отправляется в сельский дом. Это такая безымянная местность, деревня. Богатый, обширный дом её брата. За домом она присматривает. После её приезда начинаются какие-то очень странные события. Местное население очень странно на неё смотрит и воспринимает. Можно считать, что здесь опять звучит национальная тема, тема религиозной идентификации, отторжение от чужого, ярко выраженного чужого, но как раз её брат не испытывает трудности, а испытывает она. Случается множество самых странных событий. Такие знаки магического, как будто никак не обоснованного магического или психологического насилия. Это тема, которая звучит во многих произведениях, особенно в последнее время, здесь приобретает совершенно другой характер. Сара Бернстайн признавалась, что во время написания романа на неё очень сильно действовала художница Паула Регу. Это художница португальского происхождения, которая очень долгое время жила в Великобритании. Она очень хорошо известна своими картинами. У неё были разные периоды. Вообще её судьба, довольно тяжёлая жизнь — тема отдельного рассказа. Сара Бернстайн для себя несколько картин выбирает, которые особенно на неё повлияли из этого мира Паулы Регу. Конечно, это картины феминистской направленности, но в то же время совершенно по-другому освещающие эту тему. Одна из картин называется «Дочь полицейского». На картине с суровым лицом девушка, у которой даже проступают какие-то маскулинные черты, чистит сапог своего отца. И вот, с одной стороны, здесь понятно, что привлекало или что поражало Сару Бернстайн. С одной стороны, это картина о подчинении, о выполнении какого-то задания, послушания, так скажем. Вот он, урок послушания на глазах. С другой стороны, сама композиция картины и выражение лица героини на картине говорят о чём-то совершенно другом. Может быть, о чём-то агрессивном. И вот это одна из проблем, которая волнует Сару Бернстайн в её романе. Оказывается, что жертва насилия или послушания, пассивность в результате перенесённой травмы может оказываться и своего рода чем-то агрессивном, когда из жертвы человек превращается в свою противоположность. Иными словами, главная героиня, несмотря на то что испытывает на себе это насилие или во всяком случае некоторое отторжение окружающих, во многих действиях своих и сама невольно способствует если не процветанию, то, по крайней мере, увеличению этого насилия в мире. И здесь речь идёт совершенно о другом — об ответственности человека, который не сопротивляется тому, что ему навязывается. И тем самым способствует распространению этого зла. Роман действительно очень странно построен. В нём очень много недосказанностей, он даёт свободу, чтобы представлять эту ситуацию и этот мир. И неслучайно его сравнивают с такой аллегорией или с такой мрачной, готической басней. Там очень много символических деталей самых разных. Например, появляется некий знак напротив дома неожиданно, который видит главная героиня. И читатель может догадаться, что это свастика, вырезанная на дереве. Но впрямую об этом автор не говорит. Это просто знак некоторого зла, которое присутствует в мире.

Ещё один писатель, также американец, Пол Хардинг. Мы переходим к авторам, которые в отличие от тех, кого я упоминал, которые претендовали на «Букера», гораздо более известный и именитый. Это не первый его роман, это третий роман. За первый свой роман в 2010 году он получил Пулитцеровскую премию. Он в США довольно известный автор. Роман его называется «Этот другой Эдем». Тоже своего рода размышление об утопии и антиутопии. Довольно любопытная ситуация. Речь идёт об острове, на который после гражданской войны в Америке бегут в первую очередь чернокожие американцы. И главный герой Бенджамин Хони бежал от рабства ещё раньше, в конце 1700-х. Этот остров, который символично в романе называется Эпл, потому что фруктовые сады на нём. Если учитывать название романа, то понятна аллегория с райским садом. Он становится автономным кусочком земли, достаточно счастливым. Но проходят годы. И в начале уже 20-го века ситуация изменяется. И понятно, что чернокожему населению грозит, по крайней мере, депортация с этого острова. И та жизнь, которая была, разрушается. На остров прибывает пастор Мэтью Даймонд. Он, с одной стороны, учительствует. С другой стороны, пытается спасти единственного представителя на этом острове, у которого светлая кожа, который может сойти за белого. Это мальчик, подросток Итон Хони, который потомок Бенджамина Хони. Он талантлив, у него живописный талант. И он пытается его отправить с острова учиться живописи. Как сам Пол Хардинг признаётся, он был вдохновлён при написании этого романа целым рядом вполне исторических фактов. Это, с одной стороны, сама гражданская война, возникновение профсоюзов. Он много всего преечисляет. Но, помимо всего прочего, его вдохновила история, биография известного чернокожего художника Чарльза Итона Портера — то, что в Итоне Хони отразилось. А во-вторых, это ещё один прототип очень знаковый. Это швейцарский теолог Карл Барт, которого многие считают одним из выдающихся теологов второй половины 20-го века, у которого целый ряд необыкновенных трудов, не говоря уже об объёмной его церковной догматике. Он переведён на русский язык, его книги легко найти в интернете. Он действительно удивительный и по мысли своей. Здесь важно отметить, что у Барта был свой взгляд на церковь и на социальную роль церкви, которая не должна повторять государство, но и не должна оставаться в стороне от того зла, которое есть в мире. Сам Барт, который возглавлял приход на границе Швейцарии и Германии, много сделал для того, чтобы вывезти евреев из Германии в Швейцарию во время нацизма. Роман не случайно аккумулирует эти идеи: не только расово-национальные, но и идеи, каким образом человек может повлиять, как он может бороться с тем злом, которое он встречает в мире, каким образом он может оставаться неравнодушным. Он довольно любопытно построен. Там нет такого повествования, потому что впечатления разного рода. Не случайно главный герой — художник. Картинок там очень много. Глазами разных героев передаются те же самые события, иногда чисто внешне. Он, конечно, производит с художественной точки зрения довольно сильное впечатление.

И ещё один роман. И здесь мы возвращаемся к лауреату «Букера» этого года Полу Линчу. Это роман ещё одного ирландца, ещё одного дублинца. Это Пол Мюррей и его роман «Пчелиный укус». Мюррей также далеко не дебютант. Его романы входили в лонг-лист в 2010 и в 2015 году. Этот его роман явно выделяется даже среди тех, которые он до этого написал не только тематикой, но, скорее, масштабом. Это такая огромная сага размером в 650 страниц. Это история семьи, как мы видим, ирландской семьи. Отец, мать, двое детей. Девочка-подросток и её младший брат. Девочка учится в старших классах школы, а брат — 13-летний подросток. Роман, который во многом связан с нынешним контекстом. Об этом он говорит, перечисляет целый ряд проблем, которые его интересовали. И это странное переживание чего-то катастрофического, что чувствуется в мире, ощущение нарастающей катастрофы только увеличивается. Мюррей говорит не только о войне, сколько об экологических вопросах, тем более что один из его романов непосредственно с этим связан, о психологическом давлении, о том, как человек становится другим благодаря смартфону и вот этому новому воздействию на человека. Но самое главное — в совершенно новом ощущении в современном мире, в том, что принципиально изменилось, помимо катастрофы, событий, на которые мы смотрим. Роман удивляет тем, как он построен. Мы смотрим на события глазами практически всех персонажей. И это очень важно, потому что понятно, что речь идёт, как всегда, о родителях и детях, о конфликтах между отцами и детьми, о героях, которые заявляют о своей самостоятельности, которые пытаются каким-то образом самореализоваться. Дочь не очень любит мать и подозрительно относится к её личной жизни, в то время как у неё начинается своя. Сын задумывается о побеге из семьи, с одной стороны. А с другой стороны, надеется, что приедет дедушка и, может быть, тогда восстановится гармония и удастся всё это преодолеть. Разного рода переживания у супругов, у отца, у матери. Но если говорить о главной проблеме, то она удивительна, с моей точки зрения. Её очень хорошо сам Мюррей формулирует. И в этом насыщенном романе, довольно динамично построенном, разные взгляды, по мере того как мы знакомимся с персонажами, у нас возникает объёмное видение. Мы сначала смотрим на родителей глазами детей, затем на детей глазами родителей. Затем действие нарастает. Действительно обмен репликами превращается в пьесу к финалу романа. И в этом смысле не столько даже сюжетное, сколько формальное нагнетание разного рода обстоятельств, конечно, удивительно. Но главное, что волнует Мюррея, это прошлое, настоящее и будущее, это отношение к разного рода временам, к судьбе одного человека, что чрезвычайно важно. Он говорит, что современность живёт только настоящим. Прошлое присутствует в YouTube, прошлое существует как некая компьютерная картинка, которую можно уничтожить одним нажатием кнопки. Слишком много новостей, которые относятся к настоящему. И, когда они переходят даже во вчера, они исчезают. Человек живёт в иллюзии, что только настоящий день присутствует. Он живёт в этом бесконечном настоящем, которое постоянно уничтожает прошлое. На самом деле, по мнению Мюррея, это далеко не так. Прошлое всё равно продолжает влиять на человека, на его судьбу и на его жизнь. Прошлое может быть токсично. И яды, которые впустил в себя человек в прошлом, оказывают на него воздействие в настоящем, это во-первых. И без извлечений этих уроков прошлого невозможно себе представить будущее. Вот одна из главных его тем: не поняв, что именно тебя отравило в прошлом, невозможно изменить настоящее и тем самым будущее. Об этом думают герои. И к этому постепенно подводит писатель своих читателей. Но по Мюррею, который, по его признанию внимательно прослушал курс, посвящённый Хайдеггеру, его заинтересовала концепция Хайдеггера, которая как раз касается прошлого: да, прошлое живо, но в прошлом, несмотря на то что там выбор был осуществлён, существует множество возможностей. Человек может выбрать из своего прошлого то, что могло оказаться его спасением, тот прошлый багаж, который у него был, как бы амбивалентен: в нём есть и плохое, и хорошее. И поняв по-настоящему это, человек может изменить свою жизнь. Я приведу отрычовек из одного интервью Мюорея, ещё одна мысль, которая дополняет этот взгляд на прошлое, на то, каким образом и чем может преодолеть человек вот эти ошибки, которые были им сделаны, и, казалось бы, неотвратимый рок, который продолжает его преследовать, каким образом он может изменить настоящее, изменить будущее. В данном случае в личном плане, конечно. Хотя, я думаю, этот тезис имеет гораздо более общий характер. «Мой школьный друг сказал, выступая на одной свадьбе: «Моя жена заставляет меня смотреть в будущее». Я до сих пор думаю об этом спустя 17−18 лет. Чувствовать, что ты действительно смотришь в будущее — вот что может сделать любовь. И это настоящее чудо в наши дни». На этом я завершу.

Н. ВАСИЛЕНКО: Настоящее чудо, мне кажется, это лучшая точка, для того чтобы нам как минимум сохранить хорошее настроение. Давайте остановимся на чудесах и будем в них не только верить, но и всячески добиваться. Николай, спасибо за этот рассказ. Н. АЛЕКСАНДРОВ: На Мюррея я бы обратил внимание. Понимаю, что книгу в 600 страниц сложно осилить, тем более что она не переведена. Но всё-таки английский все знают. И я уверяю наших слушателей и тебя, Никита, что это достойное чтение. Я сказал только об одной составляющей, а на самом деле там очень много шуток и необыкновенных эпизодов. И действительно это роман, в котором очень много содержится.

Н. ВАСИЛЕНКО: И перевода дождёмся. А пока прощаемся с вами.

По материалам сайта dzen.ru