«Непрошедшее время» с Майей Пешковой. В гостях Вадим Старк

Майя Пешкова

― Венчание Пушкина и Натали отмечали в их 1-й семейной квартире на Арбате. Презентация книги доктора филологии Вадима Старка. Это было в день 175-летия этой даты. «Жизнь с поэтом. Наталья Николаевна Пушкина» - так называется 2-томник Вадима Петровича. И 1-е о чем расспросила, нужна ли Наталье Николаевна реабилитация потомков. Рассказывает ученый секретарь пушкинской комиссии Российской академии наук Вадим Старк.

Вадим Старк

― На мой взгляд, она не нуждается и по отношению самого Пушкина к ней, и вообще всякий человек, каков уж он есть. Я попытался просто сделать следующим образом. Обычно когда говорят, значит, один бросает камень, а другой, значит, бросает лакмусовую бумажку проверить, как окрашивается, 3-й кладет сахар, перебарщивает, ну, и так далее. А на самом деле ни то, ни другое, ни третье не справедливо. А все из составляющих. Тогда, когда рождается общая картина как бы прохождения жизни, как это у американцев клятва, что говорится правду, только правду и ничего кроме правды. Ну, я постарался соблюсти такую клятву с тем, чтобы дать какое-то такое полное представление о Наталье Николаевне, а главное об их жизни. То есть тут нельзя было обойтись без жизни Пушкина, без каких-то новых, скажу даже, наблюдений, открытий даже, атрибуций каких-то строк и так далее. Проследить пришлось от самых-самых низов и от ас, поскольку я начал даже не просто с рождения, что само собой, а начал я с родословной. Родословная – это тоже моя профессия. Одна глава как бы вот посвященная самой Натали, имени, что оно значило для Пушкина, о том, что судьба так пошутила с ним, что 1-й признался в любви, она тоже была Натали, и некоторых героев называл Натальями или хотел Татьяну назвать Натальей. Но как только Пушкин увидел реальную, живую, как бы померкло, и осталось только последняя Наталья Павловна в ироническом ключе, то есть в «Графе Нулине». А до того сколько Наталий, что даже когда я всех перечислил и процитировал соответствующе, тогда я сам понял полноту какого-то внимания Пушкина к этому имени. Ну, в том же самом ключе я решил все остальное. И 24 главы, 24 года, которые она прожила не то, что, будучи женой Пушкина, женой Пушкина только 175 лет назад. Ей было 24 года, когда она потеряла Пушкина. И тем самым хотя она еще формально оставалось то Ланской с правом ношения фамилии, но уже без Пушкина. Вот это я все попытался. И тогда только и вырисовывается картина точно также, когда перебираешь пасьянс имен Наталья у Пушкина, так вот и перебираешь эту всю жизнь, даже их родство, что в ней тоже текла кровь Пушкиных, а это так.

М. Пешкова

― А каким образом?

В. Старк

― Пушкины из одного корня. Это понятно. Да? Так у нее просто-напросто родная бабушка Надежда Платоновна Мусина-Пушкина. Так что они даже оказались в одном колене. Но раз все настолько далекое, что это не могло служить препятствием для брака, потому что если очень точно сказать, что это родство не в одном поколении, разделенное 11-ю поколениями. То есть иначе говоря, что они кузены 11-й степени. Но весь интерес не в том, что там 11-я, 5-я или 25-я, а то, что все-таки и в ней была кровь Пушкиных. Ну, вот и это я попытался проследить. И Загряжских. И довольно странную, трагическую по своему судьбу матери, тещи, потому что без этого тоже трудно понять за что же, как было с ее любовью к Охотникову.

М. Пешкова

― А кто такой Охотников?

В. Старк

― Охотников – кавалергард. Опять же в свете все кавалергарды, кавалергарды. А когда еще и тени Дантеса не было, Пушкин однажды написал Наталье Николаевне: «Понимаешь, я не буду тебя ревновать, ты раза два провальсируешь с каким-нибудь кавалергардом». То есть, знаете, такие поговорки были, были еще до того, как появилась тень Дантеса.

А самое занятное было то, что в тот самый день, когда Дантес въехал в России, и Пушкин об этом еще не знал. А он находился в это время, Пушкин, в Казани. Он путешествовал по следам Пугачева, готовился к истории Пугачева. И вот в Казани беседовал с дамой, супругой тамошнего профессора Фукс. И с Фукс они завели разговор, и она это записала. Это известные воспоминания о том, как Пушкин говорит, что вот ему цыганка нагадала, знаменитая петербургская Кирхгоф, что его убьет непременно белый человек, weißkopf – белая голова. И вот у них целый вечер был посвящен этой беседе о странных сближениях, о судьбе, о приметах, и вот о белой голове. А вот в то время, понимаете, та белая голова, она пересекла, это 8 сентября 1833 года, пересекла границу России с тем, чтобы сыграть свою известную роль, нарушив, можно сказать, течение не просто семейной жизни, а течение целой нации, потому что для нас Пушкин и Наталья Николаевна как нечто все соединенное. Пушкин повторять любил это всегда от 1-го знакомства до последнего прощания «Мой ангел, душа моя» и так далее и всегда говорил, что люди всегда клевещут, а после меня ты еще натерпишься во мнении людском, ну, и даже не столько во мнении собственно людском, хотя, конечно же, во мнении людском, сколько в литературоведческих кругах, от пушкинистов. Были, правда, целый ряд людей, который и оправдывали, хотя оправдывать не надо, то есть эту линию. Вот такая объективная по-своему линия, конечно же, Модеста Гофмана, написавшего небольшую книжку о Наталье Николаевне в 20-х годах в Париже. Он сам значительным пушкинистом тогда в русской миграции, и вот он 1-й посвятил отдельную такую книжку. Павел Алексеевич Щеголев, разобравший историю дуэли, к которой и я обращаюсь, потому что последние главы, они посвящены, конечно же, о дуэли. Павел Алексеевич прав и не прав. Ну, как Анна Андреевна сказала, кто же занимаясь историей по поводу 2-х тогда писем Дантеса к Геккерену, в которых Дантес признается своему приемному отцу в любви к самой прекрасной женщине в Петербурге, и мы догадываемся, что это к Наталье Николаевне. Те, кто вел линию вот эту, скажем, оправдательную, даже сомневались. А! Эти письма написаны позднее ему в оправдание. Но потом на свет выплыли все письма, то есть вся переписка того года, когда Геккерен уехал хлопотать в Гаагу об усыновлении своего, как Пушкин прямо пишет, так называемого приемного сына, как вы его там полагаете.

М. Пешкова

― То есть интимного друга.

В. Старк

― Как сказать? В общем, да. Так-то оно совершенно правильно. И это все понимали. В этой истории ведь, в конце концов, Дантесу льстило быть влюбленным в самую красивую женщину, что придавало ему некоторый тоже романтический ореол. И кроме того он играл, это не очень достойная игра, она имела место, и вот в этих письмах Дантеса к Геккерену вполне проявляется. То есть он заставлял Геккерена ревновать. И он мог написать. Вот достаточно, чтобы это опубликовали бы такую фразу, чтобы кончились все эти разговоры по поводу его такой особенной страсти. «Ты подумай там, мой дорогой друг, ее я когда-нибудь разлюблю, но тебя никогда». Поэтому это напечатали бы когда-нибудь так. Или он пишет о высокой страсти, решил поговорить-то он с ней только вот между двумя ретурнерами контрданса, затем абзац и опускает Анри Труайя, который опубликовал. И соответственно и все пушкинисты, и Цевловский, и Анна Андреевна – тоже, в общем, пушкинист, они могли судить только по тому, что Анри Труайя опубликовал. Вот слова о возвышенной любви, да? И тут же следующий абзац: сейчас вот холодно. Привези мне, значит, фланель для кальсон и шелковых носков. Ну, и так далее. Понимаете? Это снижение темы. Когда человек испытывает большую страсть, вот он как-то о кальсонах забывает. И тот, кто публиковал, тот естественно взял кальсоны и выкинул. И создал вот такую, знаете, иллюзию какой-то такой романтической любви. Весь романтизм тут же кончался. Да и сама фигура тоже та еще себе с расчетом на каждом шагу. Вот ты меня когда-то – не дословно, но по смыслу точно – отговорил ехать на Кавказ, что это вот опасно сражаться. А вот теперь ты знаешь, приехал я оттуда, поехал тогда, когда ты меня отговаривал, князь Баратынский, так он уже и новый чин получил, и звезду получил, значит, ему обеспечено и дальнейшее продвижение. Действительно он станет генералом-фельдмаршалом в будущем, Баратынский. А у Дантеса тоже были такие карьерные замашки. Он пишет сестрице Натальи Николаевны, которая по этим письмам, он там еще 7 писем в этой же кампании… письма Дантеса Екатерине, из которых совершенно очевидно становится ее, так сказать, коварная роль. Что поделаешь? Она влюблена.

М. Пешкова

― Она так безумно была влюблена в Дантеса, девушка Катерина?

В. Старк

― Да, девушка Катерина настолько была влюблена, что она с тем, чтобы уж брак непременно состоялся, она нарушила все приличия, если он пишет: «Простите меня, дорогая, что я от Вас встретил вчера в дезабилье». Так с невестой не общаются.

М. Пешкова

― Доктор филологии Вадим Старк, автор книги «Жизнь с поэтом. Наталья Николаевна Пушкина» о новых штудиях про 1-ю красавицу России.

В. Старк

― Когда все это дело было с анонимными письмами. Дантес пишет Геккерену записку и заканчивает: «Во всем этом деле Екатерина – прекрасное создание». Вот она уж действительно хотела быть женой Дантеса, она хоть и старше его. Да, она ревновала к сестре. И она, в общем, по этим письмам по всем выходит такой домашний шпион Дантеса. И, конечно, ее мучило то, что отношение Дантеса к старшей сестре, ну, и так далее. В конце концов, все разрешилось ее браком. Дантес 1-ю дуэльную историю проиграл, если скажем так. Потом, чтоб оправдаться в глазах света, стали распространяться версии о его рыцарском благородстве. Этим браком он покрыл эти вот отношения, разговоры. Это еще более разозлило Пушкина. Ну, тогда уж он написал такое оскорбительное письмо, что исход мог быть только один. В этом исходе больше всего потеряла Россия. Ну, а Наталья Николаевна потеряла мужа. И, конечно, она его любила. Конечно, он ее любил. И, конечно, он сумел сделать, а Пушкин был очень тонкий воспитатель, он воспитал себе жену. Как только они поженились, они перестали переписываться по-французски. Они стали переписываться только по-русски. То есть это тоже был один из таких поворотов отношений, воспитания…

****

М. Пешкова

В. Старк

― 1―е лето они провели в кругу, как Пушкин писал, «в моих милых воспоминаниях». Потому что, что больше всего объединяет 2-х людей, вступивших в совместную жизнь? Общие воспоминания. Когда делиться воспоминаниями. И Пушкин привез ее в лицейский городок к тому парку, к тем местам. Воспоминания есть самая чувствительная часть нашей души. А у Натальи Николаевны вообще душа была очень чувствительна, восприимчива. Она вовсе не была такой дурой, как иногда ее описывали. И нормы ее поведения, опять тоже воспитанная, так сказать, Пушкиным – «но я другому отдана, я буду век ему верна». И вот одной из глав 24-х я предпослал в частности вот этот эпиграф. Все эпиграфы из Пушкина. Мне тем самым хотелось, чтобы каждая глава о чем-то бы это не было, о древних Загряжских, о молодых Гончаровых, о 113 Любовях – это, конечно, чутко, но вместе с тем мы прослеживаем путь вот еще… Вот Пушкин уже взрослый, влюбленный в кого-то. Он сватается раз, два. Но судьба все распоряжается. Никак ему не удается. В 30 лет люди обычно женятся. Я поступаю как все, а все ничего не получается. То ямщики перевернули, то, значит, «Гаврилиада» с… помешали. Родители, я имею в виду Оленины, сочли, что Пушкин не лучший жених для его дочери. Так что все вело к той встрече, которая произошла. Соединилось действительно великое творчество и великая любовь. Я все об этом хотел написать. Нельзя корить человека за то, что он человек. Не меньше нужно корить и Пушкина в таком случае. Он мог бы найти и другой выход. И он мог бы уехать в деревню, в конце концов. Ему там и писалось. И увезти Наталью Николаевну. И не было бы ничего. Все так. Все так. Но это все, когда мы рассуждаем спустя столетия. Это так, когда мы нашим умом знаем опыты прошедшей великой жизни, и зная их дальнейшие судьбы и разделенные могилы, вот так нам просто рассуждать. Все рассуждали, продолжают рассуждать и самым разным путем. И жандармы там стреляли в Пушкина. И пистолеты были подменены. То у Дантеса на теле кольчуга. И вообще это никакой Дантес не любил Наталью Николаевну. Целая книжка вышла недавно. На самом деле Николай I, и свидание было подстроено вовсе не с Дантесом, а с Николаем I. И записочки-то были опять же все от Николая I. Это старания, значит, кого-то унизить, а тем самым мы унижаем их собственные чувства. Их понимание жизни.

М. Пешкова

― Захотелось узнать о Вашей родословной. Во-первых, хотелось узнать потому, что Вы занимаетесь уже достаточно много лет генеалогией многих семей. А удалось ли Вам все прочитать, когда речь идет о Вашем роде, о роде Старков?

В. Старк

― Ну, я думаю, что я достаточно много узнал и нашел. Род-то сам шведского происхождения. И 1-й из Старков при царе Алексее Михайловиче, отце Петра I, был приглашен в Россию построить 1-й русский корабль «Орел», который недолго поплавал, был сожжен Стенькой Разиным под Астраханью. Ну, а Старк остался в России, женился. Ну, и пошла, пошла уже вся русская ветвь Старков, среди которых были и военные, и врачи, искусствоведы, ученые, и генералы, и адмиралы, особенно морская ветвь, потому что 10 представителей рода закончили морской кадетский корпус, выпускавший кадровый офицерский состав. Среди них был один адмирал, генерал, как называлось, по адмиралтейству, потому что он еще закончил затем военно-юридическую академию и был прокурором, судьей, в частности на Дальнем Востоке адмирала Макарова и у своего родственника адмирала Старка. То есть один из моих прадедов – это Оскар Викторович Старк, исследователь Тихого океана, Японского моря, там есть пролив, бухта, мыс, носящие его имя. И недавно я, побывав во Владивостоке, посетил эти места. Он командовал тихоокеанским флотом, Оскар Викторович Старк. Как раз, можно сказать, 100 лет назад русско-японская война нападением на эскадру адмирала Старка. Он предупреждал наместника на Дальнем Востоке о необходимости крейсировать с тем, чтобы избежать внезапного нападения, но как всегда берегли топливо и так далее, и нападение оказалось неожиданным эскадры японской адмирала Того. Война в итоге вся не сложилась, и по-своему она определила все дальнейшее развитие 20-го века для России. На смену Старку пришел Макаров. Он погиб на «Петропавловске», тоже трагическая гибель совершенно неожиданная, вот в этой русско-японской войне. А Оскар Викторович потом служил в Петербурге. Старший флагман Балтийского флота. В 27-м году он эмигрировал в Финляндию как бы он на свою прародину. Это шведская Финляндия – Великое княжество Финляндское. Хоть он и русский дворянин, но он дворянин Великого княжества Финляндского. Он в Хельсинки умер. В Хельсинки похоронен на русском кладбище и другие его родные. Вообще рассеялись по свету, потому что судьбы человеческие уж таковы, катаклизмы нарушают естественный ход, не только общие истории, но и частные. Мой дядя, например, младший адмирал, племянник Оскара Викторовича Старка, Юрий Карлович Старк командовал тоже тихоокеанским флотом с базированием… точнее называлось Сибирская флотилия с базированием во Владивостоке и окрестностях. И вот когда Гражданская война была, создана Дальневосточная буферная республика, а потом пришел ей конец. Японцы оставляют Владивосток, а красные войска естественно входят. Перед самым входом буквально в несколько часов с разницей весь флот и военный, и торговый, погрузив всех, кто хотел покинуть Владивосток, эмигрировать, забрав с острова Русский кадетский корпус, а еще пришел пешком Хабаровский корпус сам, и переполненные корабли, эскадра ушла на Филиппины, где была расформирована в 23-м году. А затем в разные концы света разъехались те, кто со Старком ушел. И их так и стали называть так «старковцами». Поднял флаг, кто верит мне, тот следует за мной. Он сигналы такими флажками… А сам он кончил шофером такси в Париже, но это судьба очень многих наших крупных мигрантов. Его сын принял священство, был настоятелем кладбища знаменитого в Париже Сен-Женевьев-де-Буа. И он отпевал очень многих людей, написал такой синодик «Воспоминания» о тех, кого ему пришлось провожать в последний путь. Я все хочу его издать. Но в 52-м году, уже после смерти отца-адмирала, он вернулся в Россию, ну, и служил в разных городах России, в провинции, в Костроме. Он служил в Херсоне, Ярославле был кафедральным настоятелем. Оба сына потом тоже стали священниками. Он прожил большую достойную жизнь, награжден, по-моему, всеми мыслимыми и немыслимыми церковными орденами. Рано из жизни ушли племянники, тоже два священника.

М. Пешкова

― Хотелось узнать о том, кого же провожал в последний путь Ваш родственник, воспоминания которого Вы хотите издать. Кто погребен на Сен-Женевьев-де-Буа? Кого он отпевал?

В. Старк

― Несколько имен. Князь Касаткин-Ростовский был такой поэт. Ну, он участвовал… там был, правда, сонм священников. Он был тогда младшим, но он принимал участие в отпевании Шаляпина и был инициатором возвращения праха Шаляпина на родину. Ну, там действительно большой круг и генералов, и известных деятелей. Так что такая вот священническая стезя… у нас три священника оказались, то есть дети последнего командующего сибирской флотилией. А есть и искусствовед, есть дипломат. Есть известный искусствовед, печатался еще под псевдонимом Зигфрид из любви – это была эпоха любви к Вагнеру – взялся псевдоним Зигфрид. Ну, Зигфрид Старк. Автор книги грандиозной самой о Шаляпине, о Собонове, книга о Варламове. Ну. он был театральным критиком. Очень такой известный человек. Его отец – крупный лесовод, но он ушел в эмиграцию.

У меня был один из родственников Леонид Николаевич Старк, он был дипломат. Он был послом в Афганистане, приложил руку к попытке устроения революции в Афганистане. По-моему, такой фильм был «Миссия в Кабуле». Но он очень дружен был со всеми монархами и много лет там был, помогал, кстати, подружившись с ботаником Вавиловым, и тот посвятил ему свою книгу «Земледельческий Афганистан». А Есенин посвятил Леониду Старку стихотворение очень выразительное, потому что Старк был такой романтически-возвышенный от революции ожидавший как либеральная интеллигенция, ожидал замечательный перемен, естественно ни казни, ни колхозов, а чего-то другого, что Есенин назвал стихотворение, ему посвященное, «Небесный барабанщик». В 37-м году он был расстрелян. Одни на одном берегу, другие на другом.

М. Пешкова

― В судьбе Вадима Петровича Старка, а он в свойстве с Набоковым, переплелось исследование портретов, усадеб, помимо пушкинских штудий, именно Вадим Петрович был 1-м директором музея Набокова, издавал набоковские вестники. Недавно он издал комментарий Набокова к «Слову о полку Игореве» с рисунками Натальи Гончаровой. А до этого к 100-летию писателя издан им грандиозный комментарий Набокова к «Евгению Онегину». Все время для Старка пересекается Пушкин, Набоков, генеалогия. Наталья Селиванова, звукорежиссер. И я Майя Пешкова. Программа «Непрошедшее время».

По материалам сайта echo.msk.ru

« Назад