«Поэт выше Пушкина»: загадка стихов и смерти Евгения Боратынского. Современники его не признавали, а потомки оценили

2020 год богат на поэтические юбилеи. Фет, Блок, Белый, Есенин, Пастернак – вот только самые выдающиеся имена. Среди них, несомненно, нельзя не вспомнить Евгения Боратынского. Он родился в 1800 году, а умер в 1844, но по-настоящему его оценили только в двадцатом веке. Не случайно ещё один юбиляр, Бродский, ставил его едва ли не выше Пушкина. Исследовательница жизни и творчества Боратынского, доцент Высшей школы экономики Мария Гельфонд рассказала о непростой судьбе одного из самых загадочных русских поэтов.

- До сих пор существуют два варианта написания фамилии Боратынского. С чем это связано?

- Действительно, есть два варианта: БАратынский и БОратынский. Связано это с тем, что сам поэт по-разному писал свою фамилию. Этимологически должна быть «О», потому что восходит к названию Боратынь (а оно, очевидно, к «Бог ратует»). Замок Боратынь был в Галиции (территория современной Львовской области), а семья поэта - из польских дворян Смоленской губернии.

Самые первые его публикации подписаны через «А», а последний сборник «Сумерки» через «О». На протяжении почти всего советского периода придерживались нормы «А», но сейчас издаётся Академическое собрание сочинений, и там по инициативе Алексея Михайловича Пескова, который начинал над ним работу, пишут «О». Единственного правильного ответа здесь не может быть, потому что для самого поэта это была не установившаяся норма.

- Семья Боратынского была приближена ко двору. Насколько это повлияло на будущего поэта?

- Да, там вообще довольно интересная семейная история. Особенно та часть, которая связана с его отцом Абрамом Андреевичем Боратынским. Он какое-то время был вполне был приближен к Павлу Первому, но очень быстро попал в опалу. Он получил имение в селе Вяжля в Кирсановском уезде Тамбовской губернии, где и родился будущий поэт. Отец довольно рано умер, и сын его не помнил («мне память образа его не сохранила»).

Повлиял на Боратынского Джьячинто Боргезе. Он был его дядькой, но не в родственном смысле, а был его воспитателем, как мосье Бопре в «Капитанской дочке» воспитателем Гринева. Боргезе, как бы мы сейчас сказали, был политическим эмигрантом, он бежал из Италии в 1801 году, после прихода Наполеона. Боратынский посвятил ему одно из двух своих последних стихотворений, которое так и называется: «Дядьке-итальянцу».

- А что за история со скандальным исключением Боратынского из Пажеского корпуса?

- Боратынский и ещё двое пажей под впечатлением драмы Шиллера «Разбойники» составили «Общество мстителей». В его устав входила возможность устраивать пиры. Тем самым молодые люди боролись с невероятной скукой, которая царила в Пажеском корпусе, как потом Боратынский объяснял Жуковскому.

В день своего шестнадцатилетия Боратынский решил, вероятно, отметить праздник с другими пажами – Ханыковым, братьями Креницыными и Приклонским. Собственно, он отвлекал отца Приклонского в то время, как Ханыков похитил 500 рублей ассигнациями и черепаховую табакерку. Вина его была не так велика, но он принял всю ответственность на себя, и в результате его исключили из корпуса без права вступать в какую-либо иную службу, кроме солдатской.

- Известно, что Пушкин сказал императору Николаю I, что был бы вместе со своими друзьями 14 декабря 1825 года на Сенатской площади. А какие отношения были у Боратынского с декабристами?

- У Боратынского были именно литературные отношения с будущими декабристами. Его книга должна была выйти в издательстве Бестужева и Рылеева «Полярная звезда». В «Стансах» 1826 года Боратынский напишет «Я братьев знал; но сны младые /Соединили нас на миг: /Далече бедствуют иные, /И в мире нет уже других». То есть для Боратынского судьба декабристов была важна, но он не был человеком глубоко политизированным.

Когда он 1820-х-начале 1830-х он резко порывает со многими литературными формами и формами общественной жизни и уходит в личную, семейную жизнь, – это, наверное, был ответ на смену обстановки в стране, на мир, в котором стало трудно и неприятно существовать, но это было личное, а не политическое решение.

- Вообще Боратынского часто сравнивают с Пушкиным. Была ли между ними ревность?

- Ревности как таковой не было, а миф о ней возник значительно позже, в большой степени в Серебряном веке, благодаря в то числе и Брюсову. Пушкин и Боратынский познакомились в 1820 году в Петербурге. Пушкин довольно скоро признал первенство Боратынского в жанре элегии.

Я бы сказала, что у них были нормальные творческие отношения. Более того, поэма Пушкина «Граф Нулин» и поэма Боратынского «Бал» вышли под одной обложкой. Был набросок статьи Пушкина о Боратынском, во многом для Пушкина автопсихологической (он писал об отношении поэта с читателями). Баратынский уже после смерти Пушкина, когда столкнулся с рядом его поздних работ, был удивлён, что в них совершалась сложная мыслительная работа, потому что Боратынский Пушкина поэтом мысли не считал.

- При этом у них обоих в разное время был роман с графиней Аграфеной Закревской?

- Здесь самое интересное – отражение этого романа в творчестве. Аграфена Закревская была супругой генерал-губернатора Финляндии Арсения Закревского, она выступила прототипом героини Баратынского Нины Воронской в «Бале» (главного героя которой, кстати, зовут Арсением). Именно рядом с ней в восьмой главе «Евгения Онегина» Пушкин сажает свою Татьяну:

 

Беспечной прелестью мила,

Она сидела у стола

С блестящей Ниной Воронскою,

Сей Клеопатрою Невы;

И верно б согласились вы,

Что Нина мраморной красою

Затмить соседку не могла,

Хоть ослепительна была.

 

- Почему, на ваш взгляд, Боратынского не вполне оценили современники?

- Боратынский пошёл не по магистральному пути, который, как казалось, был проложен «школой гармонической точности» и Пушкиным. Боратынский, особенно поздний – это поэт сложных совмещений, поэт, который всё время нарушает конвенции читательских ожиданий.

Читатели ждут элегии, а он пишет «Недоноска», трагическое и совершенно гротескное стихотворение, которое предвещает то ли раннего Заболоцкого, то ли «Осенний крик ястреба» Бродского. От его стихотворения «Осень» ждут типичного развития осенней элегии – а оказывается, это история о голосе, который остаётся не услышанным и обречённым на бессмысленное существование.

Читатель не был готов к тому, чтобы и лексически, и стилистически, и в жанровом отношении воспринимать Боратынского. Кроме того, конец 1830-х – время, когда поэзия уходит на второй план, а самым крупным поэтом объявляется Бенедиктов, которого мы сегодня совершенно не знаем. Николай Полевой в рецензии на книгу Боратынского прямо спрашивает: «Зачем писать стихи, если время их от нас ушло?»

- Зато в Серебряном веке Боратынский стал одним из любимейших поэтов.

- Заинтересовались Боратынским по сути символисты, но иногда этот интерес был поверхностным. Например, у Брюсова, который в «Бокале» увидел весёлую, застольную песню. Всерьёз же Боратынского, как мне представляется, прочитали уже постсимволистские поэты – в первую очередь, Мандельштам в своей статье «О собеседнике». Безусловно, Ходасевич, Ахматова, которая взяла из Боратынского эпиграф для книги «Чётки» и одной из частей «Поэмы без героя». Конечно, он повлиял на Заболоцкого и в очень большой степени на Бродского. 

А у таких поэтов, как Виктор Кривулин и Александр Кушнер, Боратынский становится мифологической фигурой. Для «семидесятников» он такой мурановский затворник, который прозревает что-то в своих «Сумерках», но век его совершенно не слышит. Это отчасти так и было, конечно.

- Говорят, что едва ли не причиной смерти Боратынского был резкий отзыв Белинского на его последний сборник «Сумерки». В какой степени это так?  

- Да, об этом говорили. Александр Семенович Кушнер даже предполагает, что второе предсмертное стихотворение Боратынского «Пироскаф» написано как ответ на критику Белинского, потому что Белинский увидел в Боратынском антипрогрессиста, человека, который боится «железного века», который его не приемлет.

Но, мне кажется, мы сегодня несколько преувеличиваем масштаб воздействия Белинского, потому что в сознании Боратынского он был отнюдь не единственным критиком. Допустим, холодность и равнодушие Ивана Киреевского намного больше его волновали. Он в своё время был одним из самых близких его друзей и тонких читателей, его Боратынский называл «другом в поколеньи». Фигура Белинского масштабна в наших глазах, но в глазах Боратынского вряд ли она была единственной.

- Гибель Боратынского весьма загадочна. Он ведь скончался после того, как его жене стало плохо?

- Многие думают, что Боратынский умер на корабле, воспринимая его стихотворение «Пироскаф», написанное во время путешествия морем до Неаполя как предсмертный текст. Хотя он был дописан, когда они с женой уже доплыли до Неаполя. Там его жена Настасья Львовна, которую Боратынский очень нежно любил, это была счастливая семья, почувствовала себя плохо, и вызванный к ней доктор порекомендовал пустить кровь, что считалось тогда сильным средством. Боратынский переволновался, а было жаркое лето, у него случился инсульт, и он мгновенно умер. Ему было сорок четыре года.

- Что для вас главное в поэзии Боратынского?

- Мне кажется, он открывает возможности не общепонятного текста. Это сознательная установка на текст сложный, до конца не ясный, не сводимый к мелодике, к ассоциативно понимаемому смыслу. Такая сложность присутствует у Боратынского в разных контекстах: жанровых, лексических, стилистических. Если же говорить о его человеческой позиции, то это стоицизм, верность себе, сохранение своего лица и своей позиции.

 

По материалам сайта mk.ru

 

« Назад